Поймать лисицу - Страница 33

Йоле принялся смотреть на дорогу, пытаясь, однако, разглядеть и то, что обнаружил Момир у стены дома. Но за его широкой спиной ничего не было видно. Момир наклонился и накрыл что-то куском обгоревшей материи. Потом отбежал в сторону, схватился за ствол сливы — и его вырвало. "Что там такое?" — думал мальчик. И вдруг словно что-то пронзило его: "Да это же Ковилька со своим ребенком! — Он похолодел. — Когда мы бежали ночью, ребенок плакал… Неужели их тоже?.."

Момир подошел — бледный как полотно. За последние полчаса он согнулся, точно дряхлый старик,

— Не успели уйти, — сказал он.

— Их убили? — спросил мальчик.

— Зарезали, — сдавленным голосом вымолвил Момир.

У Йоле подкосились ноги, будто зарезали его самого.

— Господи, неужто это правда? — повторял он, сознавая, что это действительно правда, но потом все путалось у него в голове. — Нет, не может быть!..

Момир, взяв его за руку, потянул за собой.

— Это зрелище не для тебя, сынок…

Они молча двинулись дальше, и трудно было понять, кто кого ведет — мужчина мальчика или мальчик мужчину.

В воздухе стоял запах гари.

— Посмотрим, нет ли еще кого… — проговорил Момир, приближаясь к дому, где жил дядя Йоле.

Дом сгорел наполовину и оттого производил еще более страшное впечатление, чем сгоревшие полностью. Йоле вначале не мог заставить себя шагнуть во двор. Но вспомнил дядю, Лену, Влайко…

Он спустился в погреб. Никого. За домом тоже пусто. Сверху, точно призраки, нависали обгоревшие стропила. И Йоле снова заплакал — на этот раз от радости, что никого не нашел.

Он посмотрел через ограду — туда, где должен был стоять его дом, но дома не было. Не было и амбара. "И Дарьи больше нет, — кольнуло его в сердце. — И обрез сгорел".

Момир вынес из погреба все, что сохранилось, бросил ему под ноги:

— Заворачивай в рядно, да поживее!

Они поспешили к дому Момира.

Огонь не пощадил ни одной постройки в его дворе. Сгорели и дом, и конюшня, и сыроварня, и сарай. Оставив мальчика наблюдать за дорогой, Момир полез в погреб.

Запах гари становился невыносимым. Им было пропитано все, начиная от узла, который оттягивал мальчику руку, кончая изуродованными огнем постройками. Сам воздух был тяжелым и горьким от этого запаха. Йоле подумал, что здесь горело не только дерево, но и все вокруг: каменные стены, одежда, навоз, — все горело — вот почему такой странный запах. И снова мальчик вернулся мыслями к убитым старикам, потом — к Ковильке и ее ребенку. "Малыш еще и ходить не начал!" — подумал Йоле, размазывая слезы по лицу. Теперь уже никогда не выйдет Ковилька из своего дома навстречу ему и его друзьям. Раньше, возвращаясь с выпаса, они проходили мимо ее дома. Она смотрела на ребят, веселая, улыбающаяся, и всегда находила для них доброе слово. "Никогда уж этого не будет!.."

Что-то зашуршало, Йоле хотел кликнуть Момира. Но это оказалась всего лишь кошка — она недоверчиво выглядывала из-за валявшегося на земле колеса.

— Кис-кис… — позвал ее мальчик, — Как же ты, бедняга, уцелела? Иди ко мне, — подзывал он кошку, протягивая руки.

Но кошка не двигалась, в любой момент готовая убежать. "Даже животных до смерти перепугали, проклятые!"

Из погреба вышел Момир, неся какую-то посуду. Здесь же, во дворе, отобрал целую и выбросил негодную.

— Все приданое дочерей забрали, — пересохшими губами проговорил Момир. Он вернулся в погреб и вынес оттуда старую шинель. — Валялась за бочкой, не заметили ее. А мне пригодится. — И он снова полез в погреб.

Йоле смотрел на дорогу и в мыслях уже в который раз возвращался к своим друзьям: где они? что с ними? Его охватило радостное чувство, что им удалось спастись.

Момир возвратился с обгорелым солдатским одеялом и опанками, стал складывать вещи в узел.

— Это все, что осталось, дорогой мой Йоле. Все разграбили, разбойники. — Выпрямившись, он сквозь слезы еще раз посмотрел на обугленный остов своего дома.

— Пошли, — позвал Момир. — Здесь нам больше делать нечего.

Потом, у дома Душана, он велел мальчику оставаться на дороге, а сам вернулся похоронить убитых. Йоле издали наблюдал, как он копает яму обломком лопаты, как перетаскивает мертвых, завернув в рядно, как забрасывает их землей.

Йоле хотел подойти помочь, да не решался. Так Момир похоронил и два других трупа.

— Чтобы собакам не досталось, — угрюмо сказал он, выходя на дорогу.

И долго после этого шагал молча, заговорил, только когда они подошли к его огороду:

— Иди-ка сюда, родной. Здесь я картошку закопал — на черный день…

И правда, картошка была зарыта глубоко в земле, в хорошо замаскированном месте. "Как это он догадался?" — подумал Йоле.

— Вот, чтобы ты знал, где она, — говорил Момир, разгребая листья и траву. — Если прижмет голод и будете недалеко отсюда, приходите с матерью или с Раде и берите, сколько нужно.

— А ты? — почему-то пришло Йоле в голову.

— Что я?! — повернулся к нему Момир. — Неизвестно еще, что со мной будет… Я, Йоле, в партизаны ухожу, — продолжал он, откапывая картошку.

— Нет больше сил терпеть все это… Пусть мне найдут замену здесь, в тылу…

К вечеру они пришли в селение, где оставались их родные.

Все спят, а я умер

Рыжий не переставал удивляться, почему все так случилось. Что это? Откуда взялась эта сила, разметавшая всех в разные стороны?

Картины той страшной ночи, когда они бежали от усташей, не выходили у него из головы. Он вспоминал Йоле, Влайко, маленького Раде. "У них ведь ни телеги, ни лошади. Сумели они уйти или нет?.."