Поймать лисицу - Страница 11

«Обычные, ничем не примечательные глаза». Но особенно огорчает нос. «Вон как задирается кверху! Курносый!» В общем, ничего ей в себе не нравится. Ни одной красивой черты! «Но все-таки не буду ведь я последней уродиной, когда вырасту», — успокаивает она себя, убирая зеркальце.

Она ложится на топчан, закинув руки за голову, улыбается. «А даже если и буду?.. Подумаешь! Переживем!»

Лена уже хотела засвистать веселую мелодию, когда со двора послышался голос Влайко:

— Лена, брось-ка мне молоток!..

Она перегнулась через подоконник, и как раз в это мгновение Рыжий поднял голову и посмотрел на нее. Тогда она вдруг поняла… Ошеломленная своим открытием, отпрянула от окна. Трудно было в это поверить. Она схватилась за оконную раму, перепуганная открывшейся ей тайной: он ей нравится, этот рыжий мальчишка!

Лена не помнит уже, как нашла молоток и швырнула его, не глядя, в окно. Затем уселась на топчане. Она слышала удаляющиеся голоса, продолжая сидеть в той же позе, не двигаясь. Она была взволнована и испугана. Просто не знала, что делать. Потом почувствовала, как в ней закипает ярость. «Чтоб из-за этой рыжей образины? — твердила она про себя, злясь все больше. Наконец решила: — Ну нет, не бывать этому! Я выбью эту дурь из головы! Рыжий кот… А глаза у него!.. Фу!..»

Вне себя от гнева, она скатилась вниз по ступенькам, влетела в сарай и принялась выгонять овец:

— Пошли, пошли!..

— Рано еще, Лена! — крикнула с порога мать, не понимая, зачем она их выгоняет и что вообще с ней происходит.

— Ничего! — в сердцах воскликнула девочка.

Она сердилась на всех и вся: и на Рыжего, и на мать, за то, что та постоянно делает ей замечания, на овец, поднимавшихся чересчур медленно, на себя… Больше всего на себя!.. Вот сейчас, вместо того чтобы завтракать, она гонит овец на пастбище. Одна! И никто ей не нужен, даже Влайко. Сама справится. Она еще им покажет, на что способна!

В наказание себе она пойдет вон за ту гору, потом вон за ту, следующую, туда, где еще никто не бывал. Уйдет далеко-далеко, где ее не найти. Пусть поволнуются…

Она немилосердно погоняла овец, стегала прутом траву, сбивала головки маргариток. «Всех бы их так, кнутом… — Она замахнулась, и на землю упал еще один цветок. — А этого рыжего кота надо бы как следует проучить, — думала она с ненавистью. — Только и знает, что морочит голову глупым пацанам… Добро бы мой придурковатый брат — из него кто угодно веревки вьет. А Йоле! Нет чтобы поставить Рыжего на место, так он еще и подружился с ним… Но я не чета вам, со мной этот номер не пройдет, — думала она. — Ну и глаза у него… фу!..» Нагнувшись, Лена подняла камень и запустила его далеко-далеко, через весь луг.

Она вышла на открытое место и тут обнаружила, что не знает, где находится. «Здесь я еще не бывала», — подумала она в страхе. Земля вокруг была испещрена следами многих ног. «Наверно, солдаты… — Девочка нерешительно остановилась. — А вдруг будут стрелять? А вдруг меня убьют?..»

Лена пытается представить себя мертвой, но это ей не удается. Тогда она воображает себя раненой. Так уже проще. Она ранена, а они склонились над ней и спрашивают, очень ли ей больно. Ей, конечно, не больно, но она отвечает, что больно, а они говорят что-то друг другу шепотом, сочувственно глядя на нее. И от этого шепота, от их взглядов на глаза девочки наворачиваются слезы. Вот к ней подходит расстроенная мать и спрашивает, что она будет есть. Лена отвечает, что не хочет ни кукурузной каши, ни топленого молока — ничего. «А оладьи будешь?» — наклоняется к ней тетка. Она кивает, и тетка спешит поставить тесто. В дверях она оборачивается и говорит: «Ты только выздоравливай…» Замечтавшись, девочка не заметила, как, идя за овцами по вытоптанной солдатами тропе, вышла к шоссе. Стояла и смотрела как зачарованная. Шоссе! Та самая тонкая вьющаяся лента, которая снилась ей не раз. Здесь проходят воинские части, машины с грузом, танки… Лена не знает, как выглядят танки, но наверняка — страшные, потому что о них всегда говорят шепотом. Теперь и она увидела шоссе. Это не удалось еще ни одному мальчишке. Вот ребята удивятся! «Не поверят мне, — подумала Лена, выглядывая из-за куста орешника. — Ну и не надо». Главное, она сюда пришла, она его видела.

Девочка долго, не решаясь выйти на открытое место, лежала в траве. Раздумывала, что делать дальше. Потихоньку выглянула, снова спрятала голову. «Вдруг стрельнут?..» Потом все-таки вышла из-за кустов. Выстрелов не было. И вообще ничего не случилось. В обе стороны, далеко-далеко, насколько хватал глаз, извивалось белое шоссе. «Красивое», — думала Лена, переводя взгляд то вправо, то влево.

Вокруг не было ни души, и девочка, расхрабрившись, решила спуститься вниз, на шоссе. Может, удастся найти что-нибудь — пули или патроны? Тогда она покажет этим задавалам! И будет дразнить их: «Вот что у меня есть, а у вас нет…» Лицо ее сияло. То-то бы рты пораскрывали! И Йоле, да и этот, Рыжий!

Поднявшись во весь рост, Лена направилась к шоссе, но, чем ближе подходила, тем больше замедляла шаг. И вдруг остановилась как вкопанная: вдоль шоссе лежали лошадиные трупы со вздувшимися животами, огромные, распухшие, окоченевшие. Ближайший к ней труп смотрел на нее своим мертвым глазом, словно удивляясь. Девочка вскрикнула и бросилась наутек.

Она не оборачивалась. Было очень страшно. Казалось, мертвый лошадиный глаз смотрит ей вслед.

После этого случая на шоссе Лена заболела. Три дня пролежала в постели. Во сне и наяву перед глазами маячили ужасные лошадиные трупы. Мать ворожила: расплавила олово и долго смотрела на получившуюся фигуру. «Бедная девочка, что же тебя так напугало?»